Валентин Фомич Ваньшин награжден орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны I-й степени (1985), медалями «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945».

Валентин Ваньшин был сотрудником Гродненского государственного университета с 1981 года. Работал старшим преподавателем кафедры государственного, трудового и аграрного права.

Из воспоминаний:

«До войны мы жили в Харькове. В десятом классе всех юношей зачислили учениками на 135-й авиационный завод. Когда немцы взяли Киев, поступил приказ: «Эвакуироваться на Урал!». На Урал ехали на поезде на площадках со станками.

Я работал токарем на четырехшпиндельном станке-автомате сначала в Перми, а потом в Нижнем Тагиле – центре военного авиастроения. Работа тяжелая, и когда кто-то план не выполнял, вывешивали плакат: «Пособник фашизма – мастер такой-то или токарь такой-то!». Конечно, это был своеобразный психологический метод воздействия на сознание, но никто не обижался, все понимали: идет война, поэтому старались выполнять план.

Питание было – пайка хлеба 800 граммов и больше ничего. Спали прямо в цеху, у станка. Про другой отдых никто и не думал, все силы отдавали работе, это был наш фронт.

Мы несколько раз ходили к военкому и просились в армию, на что он нам отвечал, что у нас «бронь» – если он нас призовет, то его отдадут под трибунал.

Но мы нашли выход, уговорили девчат на заводе, чтобы они нам на время выдали наши документы. Отнесли их военкому, и он за час оформил нам направление в военное училище. А потом ехали в эшелоне, и как только милиционеры в вагон заглядывали, прятались, боялись, что заберут и отправят обратно. Это было лето 1942 года – июль или август, и все радовались, что скоро попадут на фронт. Хотя по закону (говорю как юрист) нас нужно было судить как дезертиров военного производства.

Привезли всех в Омск. Я попал в пехотно-минометное училище. Курсанты жили в палатках, на берегу Иртыша. По ночам было холодно, спали, прижавшись друг к другу, а когда надо на другой бок повернуться, один из нас командовал: «На Ваську!». И все поворачивались. В баню водили за 30 км. Туда шли нормально, а обратно идешь, распарившись, и на ходу засыпаешь, только и слышно, как старшина кричит: «Петров, куда в канаву пошел!».

Физическую нагрузку давали приличную. Один из первых приказов, который нам зачитали: «По училищу перемещаться только бегом!». Портянки поначалу никто не умел наматывать, мы ноги натирали, от ранцев были потертости на плечах, но закалку получили хорошую, на фронте она сильно помогала. И военную специальность преподавали неплохо, мы все виды орудий знали – и минометы, и пушки, и гаубицы.

Проучились три месяца, половину срока. Начинались бои за Сталинград, и нас перебросили на Сталинградский фронт. Туда везли эшелоном практически без остановок. По прибытии стали распределять по подразделениям. Самые хитрые просились в полковую артиллерию, а мы в конце строя шли, никуда не просились и попали в минометчики.

Когда начались бои, немецкая авиация всю полковую артиллерию быстро истребила. А мы – минометчики, вроде не артиллерия и не пехота, уцелели. Нас, конечно, бомбили, но у немецких самолетов был один недостаток: пулеметы не поворачивались, и летчик мог стрелять только прямо по цели. Чуть отвернул – и промазал.

А самолет-корректировщик огня, так называемая «рама», дежурил всю ночь. Он летал на такой высоте, на которой мы его из нашего оружия достать не могли. И системы ПВО тоже. Наши 72-мм минометы называли малой артиллерией, потому что били они всего на 3 километра. Мы стояли сразу за пехотой. И нашей задачей было прикрывать «царицу полей», когда прорывалась немецкая пехота.

Нас пехотинцы презрительно называли «самоварщиками», и когда мы шли, кричали: «Самоварщики! Правее – 0,5! По своим – опять!». Почему? Потому что связь была слабая, в основном при помощи посыльных. Про радиосвязь тогда и речи не было. Вот и получалось, что обстановка менялась быстрее, чем мы на нее реагировали. А миномет – коварное оружие. Каждая мина давала 1000 осколков, от которых практически нельзя спрятаться, только в землю зарыться. Минометная мина падает отвесно и разрывается при малейшем касании о твердую поверхность. Даже, например, листочка на дереве коснется и взрывается. При этом наши минометные мины летели бесшумно. Другое дело – немецкие минометы, которые мы называли «Ванюша».

Когда после училища приехали на фронт, стали собирать оружие – вальтеры, браунинги, ножи, штыки – и прятали по карманам. Потом стреляли, развлекались, пока не попали под обстрел «Ванюш». Немецкий миномет был круглый – на одной «ноге». И мина летела с волчьим завыванием – «У-у-у-у-у!». На нервы это сильно действовало, тоску наводило. И когда нас первый раз «Ванюши» обстреляли и мы увидели убитых товарищей, сразу все браунинги и ножи выбросили. Поняли, что это не игра.

Бои за Сталинград шли жестокие. Был момент, когда наши город почти оставили, осталась только прибрежная полоса, где держались немногочисленные части. Более активно действовать мешала немецкая авиация. Самолетов у немцев было столько, что мы о таком количестве тогда только мечтать могли.

Когда начали наступать, артиллерию – тяжелую и легкую – на плотах через Волгу вплавь на подручных средствах переправляли. Кто что нашел, на том и плыл. Когда стали вытеснять немцев из города и размещаться в пустых зданиях, которые защищали от огня, к нам наконец пришел успех.

На фронте всякое бывало. Когда меняли позицию, то миномет зарывали в землю, не могли тащить, немцы стреляли по ногам. И вот в такой ситуации одному старому солдату – подносчику снарядов – пуля попала в ногу и оторвала пятку. Вы думаете, он орал и плакал? Нет. Он закурил, прилег и улыбнулся. Его односельчане подошли и говорят:

Егор, тебе повезло!

Почему?

Поедешь домой, ты ж моей жене крышу почини, а то пишет, что течет!

Все сделаю!

В той ситуации это был счастливый человек.

После того как в Сталинградской битве наступил перелом, настроение у немцев резко ухудшилось, а тут еще морозы под 40 градусов. Наши взяли в кольцо группировку Паулюса, окружили, а немцы своим с самолетов стали сбрасывать продукты, боеприпасы и... валенки из соломы. Зимнего обмундирования у них мало было, они ведь на «блицкриг» рассчитывали. Думали, к зиме Москву возьмут, и войне конец.

Наши, бывало, когда найдут такой тюк с валенками, вытащат его на видное место и подожгут. Немцы ругаются, орут: «Русиш швайн!». Они же, недотепы, не понимали, что в таких валенках не согреешься, потому мы их и жгли!

...Степь, холодно, дожди, спрятаться негде, и самое трудное – не хватало питьевой воды. Рядом с позициями было болотце, и некоторые молодые солдаты ползали к этой луже за водой. Наберут мутной воды и пьют. А с другой стороны немцы с фляжками кричат нам: «Рус, не стреляй. Мы – воду! Воду!». Кто-то доложил начальству. Комиссар усмотрел в этом контакт с немцами и вскипел: «Как так? Артиллерия, уничтожить!».

Сделали выстрел из пушки – лужи как не бывало.

...Под Сталинградом мы воевали в районе совхоза «Котлубанский», а в 300 км от этой местности погиб мой младший брат Юра. Ему тогда было 20 лет, а мне – 23. Недавно мне школьники из тех мест прислали письмо, что нашли, где он похоронен, есть фотография могилы. Приглашали приехать, но я написал, что приехать не могу. Спасибо им.

Народу под Сталинградом много полегло. Пехота постоянно пополнялась. Людей привозили большими партиями – полк, батальон. Проходят сутки – никого нет, только одна полуторка раненых. Мы большие потери несли, но выстояли. И если бы не артиллерия – «богиня войны», которая не давала прорваться немецким танкам и пехоте, то наши потери были бы еще больше. Ведь в бой пехота шла по открытой местности. Первое время впереди цепи бежал командир со знаменем. Снайперы сразу его убивали. Потери в офицерском составе были такие, что сержантов ставили командирами взводов. Затем тактику изменили, сказали: «Нечего командирам бежать впереди! Надо со стороны наблюдать за ходом боя!».

Но и немцев полегло не меньше. Немецких могил под Сталинградом полно, на каждый квадратный метр приходилось 12 или 13 пуль и 6 осколков. И это в степи, где спрятаться негде, только коробки подбитых танков на поле боя стояли.

Особо нужно сказать о нашем энтузиазме и вере в Победу.

Энтузиазм был огромный, и не в пропаганде дело. Хотя лозунги были правильные. «Родина-мать зовет!» – это каждого задевало, потому что у каждого ведь есть мать.

В одном из боев получил тяжелое ранение. Четыре месяца лечился в госпитале в Саратове. Из госпиталя вышел инвалидом 3-й группы, но меня сразу определили на службу – ловить немецких лазутчиков – «осветителей».

На территорию военных заводов, где делали оружие для фронта, старались проникнуть немецкие агенты. Они ночью подавали световые сигналы для самолетов, а те бомбили.

В Саратове возле нефтебазы Улеши немцы бомбили мост через Волгу и ни разу не попали. Кстати, во время этого мальчишки на лодках собирали оглушенную рыбу, а охрана моста их гоняла. Но они договаривались с охраной, делились рыбой, и те закрывали глаза на их промысел. Такое у ребятишек было детство...

Из-за ранения воевать больше не довелось. День Победы встретил в Минске. К тому времени уже работал в народном суде Заводского района. Радость была неимоверная, все на улицу высыпали. Кто плакал, кто смеялся. Всенародное ликование, словами не передать, ничего подобного больше в жизни не видел».

Из книги «Великая Отечественная война в судьбах сотрудников Купаловского университета», автор-составитель – Андрей Гецевич